(отрывок из романа Ф. М. Достоевского "Преступление и наказание", 1866 г.) Он пролежал в больнице весь конец поста и Святую. Уже выздоравливая, он припомнил свои сны, когда еще лежал в жару и бреду. Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, — но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Всё и все погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса. Раскольникова мучило то, что этот бессмысленный бред так грустно и так мучительно отзывается в его воспоминаниях, что так долго не проходит впечатление этих горячешных грёз.

быстрые ветра срывают с лиц людей маски божьих созданий обличая скверных блядей имея такой дар как призыв бесстрашного ветра я бы открыл до основ всё то, что скрывается в безднах я только что дал тебе имя о мысль в моей голове настало то время, я сброшу оковы помоги мне в этой борьбе будут стоять на коленях мерзкие твари что испокон веков людьми себя величали что крали, убивали душили сами или чужими руками или топтали ногами они же нами управляли честное поколенье чьё рвение сильно и под гнетом бремени оно устоит всё равно быстрые ветра

заснеженный лес в ночи тусклый свет луны тёмные существа прячутся здесь в тени я отныне их слышу зовут они шутя чувствую, ждёт погибель в этом месте меня зов праотцов зов матерей дыхание смерти я ощущаю сильней разложение разложенье тела ждёт меня впереди разложенье духа я ощущаю сильней мой последний день мой последний вздох дыхание смерти коснулось лица моего разложения прекрасен процесс меня без остатка поглотит лес мой последний день мой последний вздох дыхание смерти коснулось лица моего разложения прекрасен процесс меня без остатка поглотит лес разложенье в тишине остынет тело замедлит сердце ритм запомню то мгновенье его запечатлеют глаза я приближаюсь к истокам к тому, с чего пошло это место отныне место конца моего и начала яма с костями, яма с землёй место конца моего разложенье яма с костями, яма с землёй место конца моего разложенье

исполнить мечту и остаться под ясенем навеки срастись с ним вместе, кормить его собой раскопать мокрую почву уложить своё тело туда вдохнуть земли частицы и отправить себя в никуда движенье к неизвестности, останки тлеют пусть я стремлюсь к бесконечности, отпустит тело грусть в новом месте и царстве я, быть может, очнусь и начну жить заново, назад уж не вернусь движенье к неизвестности, останки тлеют пусть я стремлюсь к бесконечности, отпустит тело грусть в новом месте-пространстве я, быть может, очнусь и начну жить заново, назад уж не вернусь отправляясь на важное дело и прощаясь со своим телом в зеркало осмотрю того, с чьим лицом живу движенье к неизвестности, останки тлеют пусть я стремлюсь к бесконечности, отпустит тело грусть в новом месте-пространстве я, быть может, очнусь и начну жить заново, назад уж не вернусь знакомство с неизведанным, знакомство с чем-то иным я хочу быть новым, хочу быть снова другим знакомство с неизведанным, знакомство с чем-то иным я хочу быть новым, хочу быть снова другим

слышишь? с каждым в правде в потоках тьмы скрыта правда мрачны её края не торопись изведать что есть душа моя как у прочих в этом мраке я с ней один на один она шепчет, что безмерна для неё нет времени и нет границ слышишь? но что есть существованье когда ты запер ее в своём бессмысленном теле без желаний и действий без желаний и действий прячась от взглядов скорбит душа моя об утрате мгновений что пропустил сквозь пальцы я да, остался отныне лишь в памяти след уступая перед бессмертным мне нечего терять да, остался отныне лишь след уступая перед бессмертным мне нечего терять да, остался отныне лишь след раздал свою душу по частям и сам остался ни с чем опустошённый, теперь понимаю свеча моя догорает да, остался отныне лишь в памяти след уступив перед бессмертным я всё потерял

(перевод со шведского – Никита Штутин) я больше не вынесу, я очень устал я просто хочу заснуть и больше не проснуться будет ли после смерти так же темно как темно в этой жизни? побег от реальности долгое время был моим единственным другом что предавал меня, как только кончатся деньги и я жил, я жил одним лишь мгновеньем, но теперь это мгновенье подошло к концу и я оставляю здесь всё, я оставляю здесь всё, чего у меня никогда не было